Доктор Живаго — одно из редчайших произведений советской литературы до оттепели, в котором звучит тема Библии (рядом можно поставить «Мастера и Маргариту», с не менее трагической судьбой автора).
Рассмотрим главных героев в этом романе, через которых мы улавливаем музыку размышлений о Боге.
Профессор Веденяпин
С первых глав в романе звучит евангельский мотив. Так, приемный отец осиротевшего Юры Живаго, его дядя профессор Веденяпин много размышляет о Христе и его месте в человеческой культуре, считая, что «человек живет не в природе, а в истории, и что в нынешнем понимании она основана Христом, что Евангелие есть её обоснование».
«Надо быть верным Христу», утверждает дядя и лучший старший друг главного героя.
В философии Веденяпина Христос противопоставлен пошлой, по его мнению, античности:
«И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы пришел этот легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, галилейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух в стаде овец на заходе солнца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира».
Юрий Живаго
«Стихотворения Юрия Живаго» — венец романа, в котором наиболее прямо и отчетливо звучит тема Евангелия.
В сюжете же произведения эта тема, являясь сквозной, в то же время менее настойчива.
Например, Юрий Живаго — врач, то есть лекарь, и одновременно философ и учитель (как и Христос). Юрий исцеляет иной раз просто своим общением:
«Усните», — сказал он, подойдя к кровати и положив руки на голову Анны Ивановны. Прошло несколько минут. Анна Ивановна стала засыпать.
Юра тихо вышел из комнаты и сказал Егоровне, чтобы она послала в спальню сиделку. — Чорт знает что, — думал он, — я становлюсь каким-то шарлатаном. Заговариваю, лечу наложением рук. На другой день Анне Ивановне стало лучше".
В этом эпизоде явно проведена параллель между чудодейственным воздействием Христа и целительным присутствием юного доктора Живаго.
В чувстве религиозности Юрия присутствует нечеловеческое ощущение себя сыном самого Творения, то есть сыном богов:
"ничего общего с набожностью не было в его чувстве преемственности по отношению к высшим силам земли и неба, которым он поклонялся как своим великим предшественникам.
"
Юрию близки и понятны христианские идеи о том, что через смерть и жертву приходят жизнь, спасение и воскресение:
«Сейчас, как никогда, ему было ясно, что искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. Большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна, и то, которое его дописывает».
Юрий носит фамилию Живаго — что означает «живого», то есть слово живой, но не в именительном, а в винительном падеже. Это живой человек, с которым что-то сделают, украдут его право на свободную, достойную жизнь (на именительный падеж) и унизят, превратят его в подневольный инструмент, в страдательный элемент.
Итак, винительный падеж, сквозящий в фамилии - не случайная деталь, ведь фраза «хоронят Живаго» открывает роман (идет речь о его матери), а заканчивается повествование о жизни Юрия изображением его похорон — неудачных, недостойных его, без обряда и отпевания, способом кремации.
То есть в самой фамилии героя уже предначертан предстоящий ему крест — его словно должны захоронить живым, иначе говоря, ему предстоит умереть мученической смертью, подобно Христу. И похоронила его полная крови и жестокости революционная и постреволюционная российская действительность, лишенная для него жизни и правды, разлучившая его сначала с семьей, потом с Ларой, со всем дорогим на свете.
Похоронить живого — это совершить преступление, также как распять невинного, святого агнца Божия, Иисуса Христа.
Не случайно в стихотворениях доктора Живаго, в 17 главе романа, параллель с образом Христа становится абсолютно очевидной.
Герой, подобно Христу, переживает не только незаслуженную, несправедливую казнь, но и воскресение — так утверждается в романе важнейшая евангельская идея.
Воскресает герой в виде своих стихов, которые читаются его выжившими современниками- Гордоном и Дудоровым, его последователями. Его стихи — это и есть воплощение его духа, всего самого светлого и проникновенного в его душе и мыслях.
«Стихотворения Юрия Живаго» насквозь пронизаны евангельскими мотивами.
Лирический герой ассоциируется со Христом : «Чашу эту мимо пронеси»- звучит в его первом стихотворении, «Гамлет», фраза Христа, сказанная в Гефсиманском саду, перед самым предательством Иуды.
По мере продвижения по сборнику стихов тема Евангелия усиливается, звучит все острее и отчетливее, перемежаясь с темами любви и природы.
Второе стихотворение «На Страстной» включает природу в моление, делает деревья полноправными участниками религиозного ожидания Светлого Пасхального воскресения:
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
Здесь же звучит аллюзия на Ноев ковчег: мартовский снег сравнивается с Ноем, раздающим весь свой ковчег для продления жизни на земле, для ее воскресения. Таким образом весна, возрождение жизни на земле — она и провозвестница воскресения христианского Бога.
В стихотворении «Рождественская звезда» чудесное рождение Христа изображается посреди снежного, холодного зимнего пейзажа, как бы смешивая Палестину и Россию.
Звезда Рождества одушевляется, становится мистической фигурой, пришедшей лично посмотреть на родившегося Спасителя:
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
В 19-ом стихотворении сборника, «Рассвет», лирический герой прямо обращается ко Христу:
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
Здесь Бог, в которого верует лирический герой, дает ему чувство жизни, желание бежать к людям, в их толпу, слиться с ними в порыве общечеловеческой любви.
Стихотворение 20 «Чудо» повествует о бесплодной смоковнице, проклятой Христом. Дерево, не дающее услады путнику, — как равнодушный и сухой человек, не дающий тепла, радости и поддержки окружающим. Именно в этом смысл данной евангельской притчи, который проясняется нам благодаря стихотворению Живаго:
"(... ) Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
Для Юрия всегда было важно такое качество в людях, как их теплота и человечность, то чувство жизненной радости, которую человек может сообщить другому, своему ближнему. Олицетворением подобной сердечности является в самом романе Лара. Именно она давала Юрию чувство жизни, несравнимое ни с чем.
В стихотворении 22 «Дурные дни» показаны последние дни Христа, его страдания:
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Лирический герой здесь близок Христу и в многом пророчески возвещает о близкой опале, которой подвергнется сам автор.
Стихотворения 23 и 24 — о Магдалине, ученице Христа, которая своей любовью к Спасителю напоминает нам отношение Лары к Юрию Живаго.
Магдалина, грешница с чистой, пламенно-преданной душой, явно ассоциируется с образом Лары, которая, являясь «самым чистым существом на свете», в то же время считает себя падшей, недостойной, «надломленной», по ее выражению.
И в стихотворении образ Магдалины, и в романе образ Лары, — это образ женщины, которую вожделеют все мужчины, но которая сама возлюбила лишь «Учителя», самого чистого и светлого. Эта женщина, несмотря на свою обманчиво-плотскую, манящую красоту, на самом деле не что иное, как олицетворение человеческой Души. Поэтому и любовь ее вовсе не грешна, а высокодуховна. В ней живет пламя истинной тоски по Богу:
Но объясни, что значит грех
И смерть и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Последнее 25 стихотворение сборника «Гефсиманский сад» как бы возвращается к первому, «Гамлет», через мотив неотвратимой предстоящей перед ним чаши страдания, о которой думает Христос, находясь в Гефсиманском саду. Это последние минуты его свободы перед арестом, пытками и унижением.
Повторение мотива неслучайно, ведь в годы создания романа свободомыслящий писатель мог ежеминутно испытывать чувство, что потеря свободы и жизни возможна каждое мгновение.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца.
Последние строки этого стихотворения завершают и весь роман. В них заключается не только славословие христианству, но и видение смысла жизни главного героя романа, Юрия, и пророческое видение собственной писательской славы:
" (...) Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
Лара Гишар
Не менее своеобразно овеян христианской тематикой и образ Лары: она ищет в церкви поддержки и утешения.
«Лара не была религиозна. В обряды она не верила. Но иногда для того, чтобы вынести жизнь, требовалось, чтобы она шла в сопровождении некоторой внутренней музыки. Такую музыку нельзя было сочинять для каждого раза самой. Этой музыкой было слово Божие о жизни, и плакать над ним Лара ходила в церковь».
Гордон
Гордон, друг Юрия, — один из любимых героев автора. Он тот, кто способен понять героя и кто сохранит его тетрадь со стихами. Его устами писатель выражает мысль о том, что чрезвычайно опасная идея национализма противоречит евангельской идее:
Да и о каких народах может быть речь в христианское время? Ведь это не просто народы, а обращенные, претворенные народы, и все дело именно в превращении, а не в верности старым основаниям. Вспомним Евангелие. (...) Когда оно говорило, в царстве Божием нет эллина и иудея, только ли оно хотело сказать, что перед Богом все равны? Нет, для этого оно не требовалось, это знали до него философы Греции, римские моралисты, пророки Ветхого завета. Но оно говорило: в том сердцем задуманном новом способе существования и новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет народов, есть личности.
Таким образом, любимые герои автора — Веденяпин, Живаго, Лара, Гордон — отнюдь не религиозны в общепринятом, стандартном значении этого слова. Но они связаны с темой Бога очень тесной, особенной, близкой душевной связью.